Она негромко застонала. Ее рука колеблясь, поднялась к лифу платья, а затем, дрожа, остановилась у основания его шеи и скользнула в его густые золотистые волосы.

Глава 16

Хоуп стояла, глядя на Лондон, силуэт которого освещался нежным лунным светом и газовыми лампами на улицах. Себастьян осторожно обернул ее в восхитительно мягкий плащ из бархата. Хоуп показалось, что тяжесть ткани нещадно давит на нее, хотя на самом деле это было не так.

Она повернулась к нему лицом, довольно бледным в свете газовых ламп, но все же решительным. Он ожидал от нее слез, но она его удивила.

– Я должна принести свои извинения, – заговорила Хоуп севшим голосом, в котором угадывался лишь небольшой намек на дрожь. Она выглядела невыразимо красивой и очень одинокой.

Себастьяна сглотнул.

– За что?

Она приподняла бровь и сказала со слабым оттенком горького сарказма:

– Разве прилично испытывать страх только потому, что вас заперли в шкафу? В простом, обычном, безопасном шкафу. Даже без намека на какого-нибудь жалкого паучка?

Она произнесла это так, словно повторяла урок, выученный наизусть. В ее голосе слышалась некая интонация, ей не свойственная, как будто она подсознательно подражала кому-то. Его потрясло то отвращение, с которым она это сказала.

Он налил бренди в бокал и протянул ей.

– Иногда наши страхи берут над нами верх независимо от того, сколько усилий мы прилагаем для борьбы с ними. В этом нет ничего постыдного. Возьмите, выпейте. Это поможет вам прийти в себя.

Она взяла бокал своими хрупкими пальчиками и посмотрела на него.

– Шкаф! Что за жалкое существо может испугаться простого шкафа? – она закрыла глаза, пряча свое отвращение. – И ведь я была в нем не одна. Что обо мне подумает леди Элинор?

– Это вовсе не ее дело – что-либо думать, – прорычал Себастьян. – Вы не должны расстраиваться из-за таких мелочей, вы меня слышите? Теперь выпейте бренди.

Какое-то мгновение Хоуп смотрела на Себастьяна, постепенно горечь в ее глазах растворялась. Она с сожалением улыбнулась.

– Полагаю, вы собираетесь приказать ей не думать обо мне плохо.

– Нет, – Себастьян покачал головой. Его голос походил на лай фабричного надзирателя! Неудивительно, что ей пришло в голову, будто он может приказывать леди, о чем ей думать. – У леди Элинор доброе сердце. Она все поймет сама.

– У нее действительно доброе сердце. Но разве кто-то сможет понять страх перед шкафом? – спросила она так печально, что ему снова захотелось схватить ее в свои объятия. Она отвернулась от него, поставив бокал на балюстраду, и посмотрела вниз на городской пейзаж. Себастьян чувствовал себя беспомощным. Ему так хотелось крепко обнять Хоуп, дать ей почувствовать его поддержку, успокоить. Ему был ненавистен этот ее взгляд, полный стыда, горя и страданий. Он не знал, что делать.

Ее плащ соскользнул с одного плечика. Себастьян сделал шаг вперед и плотнее ее укутал. Его руки остались на ее талии, поддерживая Хоуп. Почувствовав слабую дрожь, все еще пробегавшую по ее телу, он притянул девушку к себе, предлагая свое тепло и силу. Хоуп прислонилась к его груди, грустно глядя на лондонские крыши. Шпильки выпали из ее волос, позволив локонам в легком беспорядке рассыпаться по плечам, вбирая в себя влагу ночного воздуха. Себастьян вдыхал ее нежный аромат. Сейчас Хоуп казалась ему полностью опустошенной.

Себастьян сказал первое, что пришло на ум:

– Когда-то на фабрике я знал одного человека. Его звали Рубен Дэви. Это был здоровый мускулистый парень. Мог поднять все, что угодно. Я считал его самым сильным человеком в мире, а себя – самым обычным. Он занимался борьбой, был чемпионом графства.

Было непонятно, слушает ли его Хоуп. Легкий ветерок трепал завитки ее волос. Снизу до них доносился шум города: торговец на тачке вез домой непроданный товар, мимо проехал какой-то экипаж, и цокот лошадиных копыт по булыжной мостовой гулко разнесся в тишине.

– Рубен не боялся ничего, кроме одной вещи: он никогда бы не спустился в подвал. Ни за что и ни для кого. Некоторые парни потешались над ним: такой здоровяк, как он, и вдруг боится темноты. И вот однажды они зло над ним подшутили. Надели на голову мешок и заперли одного в подвале. Ради забавы.

Повисла долгая пауза. Хоуп не шевелилась. Вдали одинокая морская птица низко кружилась над рекой, жалобно и мрачно крича.

– Когда шутники нашли его, Рубен плакал, как ребенок, задыхаясь, находясь во власти такой сильной паники, что ему понадобились часы, чтобы справиться с собой и выйти из этого состояния. Им пришлось самим выносить его из подвала со всеми его 16 стоунами [50] .

Она продолжала стоять неподвижно, словно статуя, безучастно глядя на темный город. Одинокая баржа тихо скользила по реке, оставляя за собой темную рябь.

– Намного позже он рассказал мне, что в семь лет начал работать в шахтах. Тогда он еще не боялся темноты. Он довольно долго протрудился там, пока однажды к концу рабочего дня не обвалился туннель. Его откопали только через пять дней. Все мужчины и мальчики в шахте были мертвы, включая его отца и двух братьев. Он пролежал все эти дни под землей наедине с мертвецами, ожидая своей собственной смерти. Ему было только двенадцать – столько же, сколько и мне, когда он рассказал мне эту историю. Больше Рубен никогда не спускался ни в одну шахту. Он просто не мог. Как не мог войти и в темный подвал, и даже в маленький темный шкаф.

Внизу на улице загрохотал фургон. Где-то залаяла собака. Себастьян положил руку на плечо Хоуп.

– Позже он избил тех парней до полусмерти. Рубен Дэви был простым человеком, но требовал к себе уважения. И не важно, что он боялся темных помещений и закрытых пространств. У каждого из нас есть что-то, с чем мы не можем справиться.

Себастьян почувствовал, как Хоуп напряженно выдохнула. Медленно, очень медленно она повернулась, и он отпустил ее. Глаза Хоуп тускло сверкали, лицо постепенно оживало.

– Спасибо вам, – прошептала она.

Он хотел сгрести ее в охапку и поцелуями стереть с лица горестное выражение. Себастьян взял бокал с бренди и поднес к ее губам.

– Выпейте. Он немного жжет, но потом вы почувствуете себя намного лучше.

Хоуп посмотрела на него своими невообразимо прекрасными глазами, мерцающими в темноте, потом придвинулась ближе. Себастьян смог уловить слабый аромат, присущий только ей одной. Она приникла губами к бокалу в его руке, а у него пересохло во рту. Никогда прежде он не пытался напоить женщину, держа бокал в своей руке. Это было так невероятно интимно.

Себастьян мягко обхватил ладонью ее затылок и немного наклонил бокал. Ее губы сомкнулись на стекле, и золотистая жидкость потекла к ней в рот. Их глаза встретились, Хоуп сделала глоток и вздрогнула, поскольку бренди обжег ей горло. Она задохнулась, когда напиток достиг ее желудка, и снова вздрогнула. Затем откинула голову назад, наслаждаясь теплом, которое принес с собой выпитый бренди. Ее глаза закрылись, щеки покрылись легкой испариной, а лунный свет заиграл на блестящих капельках, оставшихся на ее губах.

Когда она снова открыла глаза, то просто сказала:

– Мой дедушка раньше запирал меня в маленьком шкафу, находившемся под лестницей. – Она судорожно всхлипнула. – Я не выношу закрытых, узких пространств, и он это знал.

Себастьян кивнул. Нечто подобное он и предполагал.

– Впредь такого никогда не повторится... Обещаю – больше никогда, – прошептал он, поглаживая ее волосы. По сравнению с ее изящной красотой его пальцы казались уродливыми, крупными и скрюченными. – Давайте, сделайте еще один глоток.